Кто вы вот я весь боль и ушиб в маяковский

На этой странице читайти стихи «Ко всему» русского поэта Владимира Маяковского, написанные в 1916 году.

Ëåò äâàäöàòü ïÿòü íàçàä íåîæèäàííî äëÿ ñòðàíû, ãäå òàéíî ïðåâîçíîñèòü äèññèäåíòîâ âñåãäà áûëî áîëåå ïî÷åòíî, ÷åì âîñõèùàòüñÿ îôèöèàëüíî ïðèçíàííûìè ìàñòåðàìè, ñäåëàëîñü ìîäíûì ëþáèòü Ìàÿêîâñêîãî. Íå âñåãî, à èçáèðàòåëüíî – åãî ñòèõè î ëþáâè.  1983 ñòðàíà – åãî ñòðàíà, ÑÑÑÐ – îòìå÷àëà äåâÿíîñòîëåòèå ïîýòà. Âûõîäèëè ñòàòüè ñ èíòåðåñíûìè âîñïîìèíàíèÿìè, ïóáëèêîâàëèñü åãî ýêñïðîìòû. «Ëîæå ïðîêðóñòîâî: ëåæó è ïîõðóñòûâàþ». «Ìàÿêîâñêèé, âàì ýòî êîëüöî íå ê ëèöó. – Îòòîãî ÿ íîøó åãî íà ïàëüöå, à íå íà íîñó!». Èçäàâàëèñü ñáîðíèêè ñ ëèðèêîé ïîýòà. Ïîìíþ, äàæå áûë òàêîé â ìÿãêîé îáëîæêå – ñîâñåì òåòðàäî÷êà – «Ñïëîøíîå ñåðäöå» (àëëþçèÿ íà «ñïëîøíûå ãóáû» èç «Îáëàêà â øòàíàõ»). Äàæå ÷åðåç ñèëó çàïèõèâàþùèå â ñåáÿ «Ñòèõè î ñîâåòñêîì ïàñïîðòå» ñòàðøåêëàññíèöû âäðó㠖 íå çàáûëè çàìëåòü íàä åãî ñòèõàìè, ïî òî÷íîìó åãî æå ïðåäñêàçàíèþ.

À åù¸ ïàðó ëåò ñïóñòÿ ìóòíàÿ âîëíà ïåðåñòðîéêè ïîíåñëà â ïå÷àòü îòêðîâåíèÿ Ëèëè÷êè, êîâûðÿíèå â ðàíàõ è ñåêðåòû èíòèìíîé æèçíè Âëàäèìèðà Ìàÿêîâñêîãî. Ïîòðåáèòåëü, êîòîðîãî íå íàçîâó çäåñü ÷èòàòåëåì, çàáûë, ÷òî ýòîò ÷åëîâåê åù¸ è ñòèõè ïèñàë. Äà è â øêîëå îòíîøåíèå ê íåìó èçìåíèëîñü. Çàìåòàëèñü ïåäàãîãè – ÷åìó ó÷èòü, êàê ó÷èòü? Íåäîó÷åííûå ò¸òóøêè, çåâàÿ, ìèìîõîäîì ãîâîðèëè, ÷òî-äå áûë òàêîé âîò ïðîñîâåòñêèé ïèñàòåëü è, êàæåòñÿ, åù¸ õóäîæíèê.

Ñåé÷àñ, âðîäå áû, ñíîâà ïðî Ìàÿêîâñêîãî âñïîìíèëè. Ïî-ðàçíîìó. Êòî-òî âîçìóùàåòñÿ, ÷òî õâàëèë Ñîâåòñêóþ âëàñòü. Êòî-òî êàê ïðåæäå çà÷èòûâàåòñÿ ëèðèêîé. Êîãî-òî îïÿòü çà óøè íå îòòàùèøü îò çàìî÷íîé ñêâàæèíû â ñïàëüíå ïîýòà.

Âîñõèùàþñü Ìàÿêîâñêèì. Çà åãî èñêðåííîñòü. È â ñòèõàõ, è â æèçíè.

À ÷òîá óçíàòü, êàêîé îí áûë â æèçíè, ñîâñåì íåîáÿçàòåëüíî ÷èòàòü ñêàíäàëüíûå ðåïîðòàæè èç äîìà Ëèëè÷êè è Îñè Áðèêîâ. Âîçüìèòå 11 òîì ìîåãî ëþáèìîãî ñîáðàíèÿ ñî÷èíåíèé – ïðîëåòàðñêè-êðàñíîãî ñ îôèöèîçíûì çîëîòûì òèñíåíèåì – è ïðî÷òèòå ñòåíîãðàììû åãî âûñòóïëåíèé. «Òîâàðèùè, æàëêî, ÷òî óøåë Ëóíà÷àðñêèé. ß õîòåë åãî ïðèâåòñòâîâàòü îò èìåíè ñìåðäÿùèõ òðóïîâ, î êîòîðûõ îí ñ òàêîé çàëèõâàòñêîé ìàíåðîé ñåãîäíÿ ãîâîðèë». «Ïî÷åìó âû ðæåòå, òîâàðèùè?». «Âû âñ¸ âðåòå. Ñ ýòèì Ïðîòàçàíîâûì ëåçóò ñòîëåòíèå äðåâíîñòè êèíåìàòîãðàôèè. Êèíåìàòîãðàôà íå áûëî,  à óæå áûë Ïðîòàçàíîâ ñ åãî <ïðîïóñê â ñòåíîãðàììå>». Ïðî÷òèòå åãî ñòàòüè. «Òû õâàñòàåøüñÿ, ÷òî òû õîðîøî âëàäååøü ñëîâîì? Áóäü äîáð, íàïèøè îáðàçöîâîå «Ïîñòàíîâëåíèå ìåñòêîìà îá óáîðêå ìóñîðà ñî äâîðà». Íå õî÷åøü? Ãîâîðèøü, ó òåáÿ áîëåå âîçâûøåííûé ñòèëü? Òîãäà íàïèøè îáðàçöîâóþ ïåðåäîâèöó, îáðàùåííóþ ê íàðîäàì ìèðà, – ðàçâå ìîæåò áûòü áîëåå âîçâûøåííàÿ çàäà÷à?»

Âðàíü¸ (íàâåÿííîå íåâåðíûì òîëêîâàíèåì åãî ñòèõîâ, êñòàòè), ÷òî Ìàÿêîâñêèé ñ ïðåíåáðåæåíèåì îòíîñèëñÿ ê ñâîèì êîëëåãàì-ñîâðåìåííèêàì è êëàññèêàì. «Ïîñëå ñìåðòè Õëåáíèêîâà… ïîÿâèëèñü ñòàòüè, ïîëíûå ñî÷óâñòâèÿ. Ñ îòâðàùåíèåì ïðî÷èòàë. Êîãäà, íàêîíåö, êîí÷èòñÿ êîìåäèÿ ïîñìåðòíûõ ëå÷åíèé?! Ãäå áûëè ïèøóùèå, êîãäà æèâîé Õëåáíèêîâ, îïë¸âàííûé êðèòèêîé, æèâûì õîäèë ïî Ðîññèè?». «Ìåíÿ óïðåêàþò â íåóâàæåíèè ê ïðåäêàì, à ìåñÿö òîìó íàçàä, âî âðåìÿ ðàáîòû, Áðèê íà÷àë ÷èòàòü «Åâãåíèÿ Îíåãèíà», êîòîðîãî ÿ çíàþ íàèçóñòü, è ÿ íå ìîã îòîðâàòüñÿ è ñëóøàë äî êîíöà è äâà äíÿ õîäèë ïîä îáàÿíèåì ÷åòâåðîñòèøèÿ:

«ß çíàþ: æðåáèé ìîé èçìåðåí;
Íî ÷òîá ïðîäëèëàñü æèçíü ìîÿ,
ß óòðîì äîëæåí áûòü óâåðåí,
×òî ñ âàìè äí¸ì óâèæóñü ÿ…»

Ïðî÷òèòå åãî ñòðîêè î ×åõîâå (íàïèñàííûå â 19 – ! ëåò), î Áëîêå, î Òîëñòîì, Íåêðàñîâå, Ïóøêèíå.

Íî, êîíå÷íî æå, ãëàâíîå – ýòî åãî ñòèõè. ß èíîãäà ÷èòàþ îòðûâêè ñâîèì çíàêîìûì, è ñëóøàòåëè óäèâëÿþòñÿ – äà íåóæåëè Ìàÿêîâñêèé? Äà îòêóäà æå ýòî? À ïóáëèêîâàëîñü?
Äà, Ìàÿêîâñêèé. Äà, ïóáëèêîâàëîñü. È èçó÷àëîñü â øêîëå! Íó, êîìó êàê ïîâåçëî…

Âñåìîãóùèé, òû âûäóìàë ïàðó ðóê.
Ñäåëàë, ÷òî ó êàæäîãî åñòü ãîëîâà.
Îò÷åãî òû íå ñäåëàë, ÷òîá áûëî áåç ìóê –
Öåëîâàòü, öåëîâàòü, öåëîâàòü?

***

Ãðÿäóùèå ëþäè!
Êòî âû?
Âîò – ÿ, âåñü áîëü è óøèá.
Âàì çàâåùàþ ÿ ñàä ôðóêòîâûé
Ìîåé âåëèêîé äóøè.

***

Ìàëî èçâîç÷èêîâ? Òåøüòåñü ëîæüþ.
Âèäàíà ëü øóòêà ïëîùå ÷üÿ?
Óëèöó âðàñïëîõ îãëÿäèòå – èç ðîæ å¸
×üÿ íå èçâîç÷è÷üÿ?

***

Áóäåò ëóíà. Åñòü óæå – íåìíîæêî.
À âîò è ïîëíàÿ ïîâèñëà â âîçäóõå.
Ýòî áîã, äîëæíî áûòü, äèâíîé ñåðåáðÿíîé ëîæêîé
Ðîåòñÿ â çâåçä óõÅ.

***

Ýòîò âå÷åð ðåøàë, íå â ëþáîâíèêè âûéòè ëü íàì?—
òåìíî,íèêòî íå óâèäèò íàñ.
ß íàêëîíèëñÿ äåéñòâèòåëüíî,
è äåéñòâèòåëüíî ÿ, íàêëîíÿñü,

ñêàçàë åé, êàê äîáðûé ðîäèòåëü:
«Ñòðàñòè êðóò îáðû⠗
áóäüòå äîáðû, îòîéäèòå.
Îòîéäèòå, áóäüòå äîáðû».

***

À ïîðòñèãàð áëåñòåë â îêðóæàþùåå ñ ïðåçðåíèåì:
– Ýõ òû, ìîë, ïðèðîäà!

***

Áàëàíñèðóÿ (÷åòûð¸õëåòíèé íàâûê!),
Òàùóñü ìåæ êàíàâèù, êàíàâ è êàíàâîê.
È òî – íà ëåòó âñïîìèíàÿ ìàìó –
Ñ ðàçìàõà ó ïî÷òàìòà ïëþõàþñü â ÿìó.

***

Ëàïû ¸ëîê, ëàïêè, ëàïóøêè…
Âñå â ñíåãó, à ò¸ïëûå êàêèå!
Áóäòî â ãîñòè ê ñòàðîé-ñòàðîé áàáóøêå
ß â÷åðà ïðèåõàë â Êèåâ.

——————

Ïðîäîëæàòü ìîæíî áåñêîíå÷íî.
Áîëüíî ïðè ìûñëè î òîì, ÷òî ÷åðåç ñòîëüêî-òî, ñòîëüêî-òî ëåò – ñëîâîì, íå âûæèâó –  îñëåïëåííûå äåø¸âûì (ïî ñóòè, à íå âî âñåîáùåì ýêâèâàëåíòå) ãëàìóðü¸ì ÷èòàòåëè âûðîäÿòñÿ îêîí÷àòåëüíî â ïîòðåáèòåëåé è ïåðåñòàíóò ïåðå÷èòûâàòü Ìàÿêîâñêîãî.

И вот каков эффект изобразительности – в том же стихотворении: «Лысый фонарь сладострастно снимает с улицы черный чулок!» Пластика чувственна – это уже вопреки рационалистическим схемам футуризма. Но во всех остальных компонентах стихотворения «Из улицы в улицу» – его наглядная иллюстрация.

Или стихотворение «Несколько слов обо мне самом». С одной стороны – грубейший эпатаж: «Я люблю смотреть, как умирают дети». Явный, нарочитый вызов, «желтая кофта» в стихах, чтобы обратили внимание: кто же не откликнется на столь чудовищный, столь бесчеловечный по смыслу стих.5 А его выкрикнули от отчаяния, от жуткого одиночества, которое скрывалось внешней бравадой, дерзостью, эпатирующими публику выходками. Но его не скрыть в стихах.

Это исступленный крик одинокой души, которая бьется в тисках противоречий, ища выхода то в грубом антиэстетизме и наговоре на себя (как в процитированной выше строке стихотворения), то в богоборчестве, то в яростной борьбе против старого искусства – без разбора.

Противоречия, контрасты прямо-таки бьют в глаз: мажорный зачин в первых же стихах, звонкие декларации, блестящие речи, остроумные – то веселые, то колкие, разящие реплики, пристальное внимание прессы – все слагаемые успеха, и одиночество, неутоленность, ощущение неполноты своей жизни, неполноты знания о ней.

Мир не раскрывает свои тайны перед поэтом, и он недоуменно вопрошает:

Несовершенство буржуазного миропорядка, резкое несоответствие мечты и действительности порождало недоуменные вопросы. В полном разладе с этим миром появилась инвектива «Нате!». В разладе с ним и в мечтах о будущем родились строки, к которым надо особо прислушаться, желая понять жизнь и личность Маяковского, воплотившиеся «в пароходы, строчки и в другие долгие дела». Они обращены к нам:

Это голос молодого Маяковского. Обратим же внимание на то, какой контраст – изначально – терзает душу поэта. Он – весь! – «боль и ушиб» – взращивает «сад фруктовый» для грядущих людей. В этих строках – идея жертвенного служения людям, характерная для русской литературы.

Хрестоматийный облик Маяковского, «агитатора, горлана-главаря», кажется, не допускает мысли о душевной слабине. Поэт – в зрелую пору – не любил выносить на люди душевную смуту, «становясь на горло собственной песне». Более чувствительный к ушибам Есенин тоже – помните? – старался скрыть их от людей: «Ничего! Я споткнулся о камень, это к завтраму все заживет!»

Правда, кто-то из мудрецов сказал, что скрытность – прибежище слабых. Такой суровый приговор скрытности может быть и оспорен, когда речь идет о своих болях. Высший гуманизм состоит в том, чтобы не распространять свою боль на других, на человечество. Но душа выдает себя, она радуется и ликует, негодует и кровоточит. Бездушная поэзия – не поэзия. Клокочущую страсть выплеснула душа молодого Маяковского, выплеснула в грубых и исполненных огромной внутренней силы поэтических строках, заставивших прислушаться к ним сначала хотя и далеких по духу, но наиболее проницательных художников того времени, а потом и более широкую читательскую аудиторию.

Маяковский пришел в русскую поэзию под флагом футуризма, не одухотворенного высокой идеей, замкнутого в эстетических условностях. Преодолевая его, он вмешивался в ход жизни. Цветаева права: «Единственный выход из его стихов – выход в действие». И несмотря на то, что он с юных лет жил очень напряженной и сосредоточенной внутренней жизнью, Маяковский в корне разрушал собою представление о поэте как небожителе, олимпийце, затворнике, в тоске и рефлексии ожидающем вдохновения и парящем в высотах духа, когда оно нисходит на него. В молодые годы он даже не имел рабочего места, да оно и не нужно было Маяковскому, все время находившемуся в движении, не пропускавшему, кажется, ни одной выставки, собрания, диспута, доклада, где можно было не только что-то увидеть и услышать, но и сказать свое слово, поспорить, ввязаться в драку. Но работал над стихами – везде: вышагивая по улице, сидя в трамвае, в вагоне поезда, за игрой в покер.

Знавшие поэта единодушны в том, что, несмотря на резкость суждений, иногда грубый тон в полемике с оппонентами, Маяковский был внутренне очень деликатным, застенчивым и замкнутым человеком. И абсолютно порядочным. То есть не переносил споры и несогласия по вопросам искусства на человеческие отношения. Например, поссорившись и резко разойдясь с Северяниным, продолжал читать нравящиеся ему стихи поэта в своих докладах и выступлениях.

На сцене молодой Маяковский выглядел самоуверенно. Им руководила в этих обстоятельствах одна цель – поколебать мещанское благополучие, нарушить внешнюю благопристойность общества, в котором он оказался, прорвать блокаду условностей. Ради достижения этой цели он не стеснялся в средствах. Его вела в бой ненависть к буржуазному мироустройству. Маяковский испепелял себя в открытом бою, рядом с соратниками, но он был одинок, ибо переживал драму собственной души. Она и накладывала на него тот отпечаток трагизма, который ощутили люди, знавшие его еще совсем молодым человеком. С. Спасский, рассказывая о выступлении Маяковского в Тифлисе, обратил на это особое внимание: «В тот вечер он читал «Тиану» Северянина, придавая этой пустяковой пьесе окраску трагедии. И вообще, непонятный, ни на чем не основанный, опровергаемый его молодостью, его удачливой смелостью, но все же явно ощутимый трагизм пронизывал всего Маяковского. И, может, это и выделяло его из всех, И так привлекало к нему».

Может, и это. Если угадывалась, ощущалась внутренняя подоплека трагизма, драма души. Не случайно пьеса «Владимир Маяковский» получила жанровое определение трагедии. Поэт в ней – фигура трагическая. Потрясенный человеческим страданьем, он весь – боль, смятение, даже растерянность. У сильного, уверенного в себе молодого человека вдруг прорвалось совсем беззащитное, почти детское:

Не только трагедия «Владимир Маяковский», но и другие стихи, которые уже цитировались здесь, говорят о том, как внутренние противоречия раздирали молодого Маяковского, который хотя и нашел культурную среду, в какой-то мере созвучную его душе, нашел товарищей, которые были единомышленниками в стремлении создать новое искусство, но который не удовлетворялся ролью поджигателя и формального экспериментатора, «героя» литературных скандалов, ощущая в себе мощь трибуна, чье слово обращено к массам, борца за переустройство мира – не только обновления искусства. Футуризм в этом направлении не давал и не мог дать положительной программы в силу своей философской и социальной ограниченности.

Талант такой мощи не мог развиваться и набирать силу только в русле футуризма. Молодой поэт, претендовавший на то, чтобы объять вселенную, припадает к земле, в ней ищет опору и источник своей крепости.