Виктор томашек после перелома

Мы знакомы с Сергеем Колотовкиным почти три десятка лет. Многие годы вместе работали на ТВ2. Он был репортером «Часа Пик». Потом продюсером программы. В разные годы руководил радионаправлением ТМГ, рекламным агентством «Тройка», сайтом ТВ2. В 2012 он вместе с Игорем Дмитриевым и Сергеем Лапенковым стал одним из инициаторов движения «Бессмертный полк». После уничтожения в 2015 году телекомпании ТВ2, а затем и связанных с ней других медиа ТМГ работал некоторое время в различных томских рекламных структурах, будучи сопредседателем «Бессмертного полка», продолжал заниматься делами движения, потом уехал в Петербург.

В субботу, 23 января, принял участие в проходившей протестной акции. На ОМОН не нападал, не оскорблял. Сергей вообще человек негрубый и склонный к тому, чтобы людей внимательно слушать и с ними договариваться. Однако 23-го вечером он сначала оказался в полицейском участке, а затем в больнице. Со сломанной рукой. Мы поговорили о том, как это случилось. А также о том, почему он пошел протестовать.

— Давай начнем с простого вопроса. У тебя сломана рука. Что случилось?

— Ее сломали («она утонула»). Я до последнего надеялся, что это вывих. Когда приехала «скорая», я сказал: «Парни, вы дерните, я зубы сожму». Это было в ОВД. Я был самый «возрастной» из задержанных. Стал поднимать руку (целую): а нельзя меня поскорее опросить-допросить? И потом вызвать мне «скорую». Меня действительно поскорее опросили. И вызвали «скорую». Те сказали, что вправлять нельзя и надо на рентген.

— Вернемся к началу. Кто эти люди, которые вчера тебе сломали руку? Как это случилось?

— С самого начала. Мы все знаем, кто такой Навальный. Мы знаем его фильмы. Я их смотрю. Смотрит моя семья. Смотрят мои друзья. За Навального как за президента я, наверное, не голосовал бы. Если бы была альтернатива. Но самое главное: Владимир Путин точно не мой президент.

— И поэтому ты пошел на митинг?

— Если быть точным, мы пошли в центр города… У меня дочь. Ей 22 года. Учится в магистратуре. Я знал, что она пойдет. Я не могу ей сказать: не ходи, она совершеннолетняя. Они пришли ко мне вдвоем, она и моя супруга: «мы пойдем». И я понимаю, что я там нужен. В том числе чтобы оградить. Мы встретились с друзьями, Игорем и Наташей Дмитриевыми. Шли мимо храма Спаса-на-Крови, где убили Александра Второго. Рассуждали на тему, почему у нас в стране все так, а не иначе… Про революционеров говорили. После там Михайловский сад. Идем дальше. Гуляем. Потом Конюшенная. Кофе по дороге.

И вот Гостиный двор, станция метро. Было темно уже. Дочь говорит: пишут, надо расходиться не по одному – винтят, когда людей мало. И мы уже были одной ногой в метро. 30 метров от входа. Часов шесть-семь вечера было. Кругом ОМОНовцы. Не понимаю, зачем они были на Невском… Там машины уже ездят, люди рассасываются, народ в метро идет…

— Молодежь что-то кричала? Урны не переворачивали? ОМОНовцев не били?

— Упаси Бог. Часа за три до того было сообщение, что где-то ОМОН снежками закидывают. Но тут даже снежков не было. Даже не помню, чтоб кричали. В общем, я увидел, как ребят начали «винтить». Прямо мимо меня несли – за руки-за ноги, молодых совсем ребят… Они дочери моей ровесники… Я начал снимать. Не я один, но почему-то они выбрали меня.

— Ты начал снимать, и к тебе подошли ОМОНовцы?

— Они не подошли. Они выскочили, выдернули и поволокли. Я думал, что их было двое. Потом мне рассказали, что их было шестеро.

— Они что-то объясняли?

— Нет. Просто дернули и поволокли. Положили у автобуса. Болевым приемом палец закрутили. И руку в этот момент, видимо, сломали, я даже не сразу понял.

— Ты с ними как-то не пытался объясниться?

— Нечего там пытаться. Если легкое движение руки или головы – «Сука, лежи!». У меня выпал телефон. Прошу поднять – «Сука, лежи!». Больно. Шок. Поэтому не помню, как оказался в автобусе. Когда тащили в автобус, ударили головой о верхнюю ступеньку. В автобусе я сел. Кругом молодые ребята.

— А кто-то пытался вмешаться, когда тебя схватили? Что-то объяснить?

— Пытались. Я слышал крики жены, дочери, Дмитриевых. Это им ноль. Когда сидел уже в автобусе, жена торкалась к ОМОНовцам. Уже темно. Они устали. Злые. Она им: там мой муж, что мне делать, где его искать? Не говорят. Кто начальник? Мы не знаем. Она вычислила начальника по погонам, к нему: «Ваш автобус?». Отвечает — «Мой». Куда повезете? «Идитенафиг». Потом, видимо, там была истерика такая женская. А потом к ней у заборчика подошли два молодых «космонавта» (как она потом сказала – «с на удивление осмысленными глазами») и сказали: «59 отделение, на Есенина. Не бойтесь».

— Что было в 59-м отделении?

— По дороге мне сказали, что у меня голова кровит. Так жестко из тех, кто был в автобусе, только меня приложили. И еще девочку одну лицом об стекло (мне потом сказали, она за своего парня вступилась – они, видать, человечных поступков на дух не переносят). В автобусе я понял, что плохо с рукой. Потом в отделении нас переписали. Нас было 18 человек. Один человечек был нетрезвый.  Взяли объяснительные. Потом протокол у следователя. Писали много. В какой-то момент я просто взвыл. Попросил медицину.

Про мои объяснения. Я спросил, надо ли мне доставать очки, чтобы проверить, что написали. Мне обещали ничего не приписывать. Потом началась процедура официального оформления протокола. Там я увидел и без очков, что «участвовал в несанкционированном шествии в защиту Алексея Навального». Говорю: не буду подписывать. Сказали: хорошо, будут понятые. Тут же подошли два парня, я так понимаю, из администрации Выборгского района. При всем том там чаек предлагают и все шутят: на хера вы, ребята, туда пошли, лучше приходите служить к нам. Потом сфотографировали меня, я снова «скорую» попросил. Говорят: прям-таки «скорую» или пойдете себе? Говорю: вызывайте. Вызвали. Но, по-моему, слегка огорчились. У них же все молодняк. А тут дяденька взрослый, и неизвестно, что с ним будет. Сердце? Сахар? Давление? Вызвали-таки. Минут через двадцать приехала.

— Что потом?

— Потом больница. Там два рентгена. Куча анализов. Перелом. Сказали, если в гипсе ходить – то месяца два, и не факт, что срастется. Надо пластину ставить. Вот пойду завтра…

— То есть травма зафиксирована. В суд подавать будешь?

— Пока не решил. Жена и дочь – они испугались за меня очень, говорят: надо.

— Ты в любом случае выходил протестовать…

– Есть такая поговорка народная: «Ссы в глаза – им все божья роса» — это про нашу власть сегодняшнюю. Надоело. Просто предел терпению пришел.

— Почему все-таки сомневаешься, подавать ли в суд?

— Чтобы наказать? Вот жена сегодня спросила, как думаешь, что он, тот, кто руку тебе ломал, сейчас делает? Я говорю: хрен его знает, выходной, пиво, наверно, пьет, Первый канал смотрит… Я пока не понимаю, зачем в суд идти. К ответственности привлечь? Кого? Они ж в масках все были…

— Может быть, кого-то найдут, накажут…

— О чем ты говоришь! Да и человека наказывать – вообще тема отдельная. Я сам православный, в церковь хожу. Умышленно он сломал или так случайно получилось? В глаза посмотреть интересно было бы. А все остальное… Зачем? Хотя я подумаю еще. Мне ведь минимум полгода жене не помочь банку с огурцами открыть????

— А вот если бы тебе представился случай что-то сказать этому ОМОНовцу, что бы ты сказал?

— Тут надо сказать про некоторые иллюзии. Я вообще переговорщик, стараюсь со всеми разговаривать. После всего этого я понял: заглядывать в глаза омоновцу или росгвардейцу, мол, у тебя ж мать есть, ты ж не фашист – бесполезно. Они обвешаны портретами Путина, мне им нечего сказать. Они зомби. Впрочем, говорят, когда они в редкой цепочке стояли, ребята им говорили: если ты «за» – моргни. И некоторые моргали. 

— Путину тебе тоже нечего сказать?

— Не о чем мне с ним говорить… Однако есть и хорошее. Много говорят про новое поколение. Что они другие. Я человек перестроечный. Но нам перестройку дали сверху. А тут молодые сами все делают. И поэтому какой-то просвет, наверное, есть.

— А еще пойдешь протестовать?

— Пойду.

— Огребешься опять…

​

— Я из Сибири. Никто не прикажет мне, что делать и что не делать. И дочь у меня такая же выросла. Так что…